СЁСТРЫ СИНЯКОВЫ – ХАРЬКОВСКИЕ МУЗЫ ФУТУРИЗМА
© В. П. Титарь, А. Ф. Парамонов, Л. И. Фефёлова
Николай Асеев в 1930 году писал о ней: «Мария – женщина необычайно величественной и спокойной красоты, большого скептического ума и редкой талантливости...» [45]. Всего с 1914 по 1940 Мария Михайловна оформила около 30 книг. Наиболее плодотворным для нее был 1930 год, когда она оформила восемь книг. Затем, с начала 40-х годов имя Марии Синяковой исчезает из поля зрения современников. Она на многие годы лишается зрителя, творческих контактов. «Ей приходилось раскрашивать игрушки, работать на полиграфической фабрике, делать плакаты для нового университета, рисовать лекарственные растения к медицинскому атласу – все это со скрупулезной тщательностью перечислено художницей в листке по учету кадров в графе «Творческая и общественная деятельность», когда в 1956 году решался вопрос о восстановлении ее членства в МОСХе, из которого она была исключена в 1952 году» [6].
Вместе с Асеевым, Божидаром, Петниковым и Хлебниковым Мария Синякова подписала футуристическую декларацию «Труба марсиан» (1916). В 1918 г. она включилась в группу украинских художников - авангардистов «Союз семи».
Творчество Синяковой с 1920-х годов связано преимущественно с книжной и станковой черно-белой графикой. Она участвовала в многочисленных выставках, советских и зарубежных: «Выставка художников «4 искусства» (1925, Москва, Музей изящных искусств), «Международная выставка «Искусство книги» (1927, Лейпциг), «Современное книжное искусство на международной выставке прессы в Кельне» (1928), «Международная выставка «Искусство книги» (1931, Париж) и др.
В сентябре 1969 года состоялась единственная прижизненная персональная выставка графики Марии Синяковой, которую организовало киевское отделение Союза писателей [2]. Еще более чем через 20 лет, в 1990 – 1991 годах, на выставке «Украинский авангард. 1910 – 1930», показанной в Загребе и Киеве,впервые демонстрировались работы Марии Синяковой 1914 – 1916 годов: «Ева», «Карусель», «Война» (два варианта) – из частных коллекций. Хорватские и французские знатоки авангардистского искусства были в восторге: «Экзотика ее мотивов... Здесь сливаются космос и жизнь, история и современность» – такими были отклики об акварелях Марии Михайловны. В 2002 году в Санкт-Петербурге прошли сразу две выставки, на которых были представлены работы Марии Синяковой-Уречиной. В Музее Новой Академии изящных искусств открылась выставка «Герои русского авангарда», где были представлены, наряду с литографиями Синяковой, вышитые на бархате иконографические портреты Марины Колдобской, а в музее-галерее Новый Эрмитаж на выставке «Русский авангард 10-х и 60-х» были представлены акварели Синяковой.
Умерла Мария Михайловна Синякова-Уречина в 94-летнем возрасте в 1984 г. Ее имя стало еще при жизни легендой. Мария Михайловна за свою долгую жизнь была кумиром авангардистского искусства трех эпох: футуризм и неопримитивизм 1910—20-х, советский авангард «бульдозерных» выставок 1960-х и постсоветский авангард 1980-1990-х годов.
КСЕНИЯ МИХАЙЛОВНА СИНЯКОВА-АСЕЕВА И НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ АСЕЕВ.
Ксения Синякова родилась 26 августа (по старому стилю) 1892 г., была крещена 13 сентября того же года в Преображенской церкви на Москалевке в г. Харькове [24]. До первой мировой войны жила в Харькове, училась, как и две старшие сестры - Зинаида и Надежда, в музыкальном училище. В 1911 г. познакомилась с приехавшим из Курска в Харьков для поступления в Харьковский университет Николаем Асеевым. Н. Асеев родился 28 июня 1889 г. в Льгове Курской губернии в семье страхового агента. Окончил Курское реальное училище в 1907 г., учился в Московском коммерческом институте в 1908-1910 гг., но коммерческих талантов не обнаружил и с экономического отделения перешел вольнослушателем на историко-филологический факультет Московского университета. С 1908 г. регулярно печатался в журналах «Весна», «Заветы», «Проталинка» и других изданиях, некоторое время работал секретарем в журнале «Русский архив».
Ксения Михайловна рассказывала, как она познакомилась с Асеевым: «Войдя в гостиную, увидела какого-то незнакомого мне молодого человека. Он был в сером костюме, гладко причесан, бледный, голубоглазый. И такой вежливый, что мне показалось, будто бы он подошел ко мне почти на цыпочках! Я спросила его:
– Как вы сюда попали?
Он ответил, что приехал из Курска для поступления в Харьковский университет на филологический факультет. Случайно узнав, что в нашей семье очень любят искусство, он осмелился навестить нас. И добавил, что его зовут Николай Асеев» [5].
В начале 1912 г. Ксения и ее сестры Мария, Надежда, Вера, переехали в небольшой дом [5]. Адрес этого дома, вероятно, был по пер. Никитинскому, но вот какой из них, пока однозначно сказать нельзя. Дом № 22 был продан Рыккергу в 1913 году, может быть в это время строился новый дом № 24, а они переехали временно в старый дом под этим же номером. В этом случае оправдывается продажа доходного дома № 22, т.е. необходимы были средства для строительства. Вполне возможно, что у Синякова было домовладение по Никитинскому переулку, № 9, в этом доме позже в 1926 г. жил Владимир Михайлович Синяков [47]. В этот дом стал часто приходить Николай Асеев, почти ежедневно. Он знакомил сестер с новой поэзией. В это же время Асеев познакомился в Харькове с Григорием Петниковым и Божидаром.
После окончания музыкального училища в 1912 г. Ксения, или как ее звали Оксана, вместе с сестрой Марией едут в Москву: она – поступать в консерваторию, а Мария – в художественную студию Рерберга. Поселяются они на Малой Полянке у старшей, уже замужней, сестры Надежды Пичеты. В Москве сестры случайно познакомились на Тверском бульваре с Владимиром Маяковским, затем - через Н. Асеева, тоже перебравшегося к тому времени в Москву, с Борисом Пастернаком. Знакомство Асеева и Пастернака относится к началу 1910-х годов, когда они оба были студентами Московского университета. Много лет спустя Асеев вспоминал: «Не знаю, каким именно образом, случай свел меня с писателем С. Бобровым, через него с поэтом Борисом Пастернаком. Пастернак покорил меня всем: и внешностью, и стихами, и музыкой» [13]. Очень скоро между ними установились дружеские отношения. Как свидетельствовала Ксения Синякова со слов Николая Асеева, в молодости Асеев и Пастернак даже некоторое время жили вместе, снимая одну комнату [48]. Вспоминая зиму 1913-1914 гг. в своей повести «Охранная грамота», Пастернак писал: «Я снимал комнату с окном на Кремль. Из-за реки мог во всякое время явиться Николай Асеев. Он пришел бы от сестер С. (Синяковых), семьи, глубоко и разнообразно одаренной. Я узнал бы в вошедшем: воображенье, яркое в беспорядочности, способность претворять неосновательность в музыку, чувствительность и лукавство подлинной артистической натуры. Я его любил. Он увлекался Хлебниковым. Не пойму, что он находил во мне. От искусства, как и от жизни, мы добивались разного» [12].
В 1913 г. Асеев и Пастернак вошли в литературную группу «Лирика», возглавляемую Н.С. Бобровым, и в том же году в одноименном альманахе, издававшемся этой группой, появились рядом стихи Асеева и Пастернака, что положило начало активной литературной деятельности обоих поэтов. Пастернак в книге «Люди и положения» вспоминал: «У нас было в сообществе с Асеевым и несколькими другими начинающими небольшое содружеское издательство на началах складчины. Знавший типографское дело по службе в «Русском архиве» Бобров сам печатался и выпускал нас...» [12]. С образованием литературного объединения «Центрифуга» Асеев и Пастернак вместе с Бобровым составили основе его ядро. В 1914 г. в том же издательстве «Лирика» вышла и первая книга Асеева «Ночная флейта». В книге стихов «Оксана» Асеев посвятил Пастернаку стихотворение «Сорвавшийся с цепей».
В первые годы революции Асеев и Пастернак не встречались: начиная с 1915 г. Асеев с перерывами проходил военную службу. В феврале 1916 г. его должны были отправить в Мариуполь. Асеев приехал в Красную Поляну к Синяковым и сделал предложение Оксане Михайловне. "Я, давно его любя, тут же согласилась. Все произошло очень просто и быстро. Коля нанял телегу, и мы поехали. В деревне Кирсаново (по дороге к вокзалу) была старенькая деревянная церковка. Коля вызвал священника, который сказал: «Невеста чересчур молода, есть ли у вас разрешение от родителей на брак?" Я ответила, что родителей у меня нет. Умерли. - А опекун? Тоже нет. Но уговоренный нами священник все же нас обвенчал. Так я стала женой Николая Асеева» - так писала Ксения Михайловна о своем замужестве [5]. В октябре 1917 г. Асеевы уехали во Владивосток, где пробыли до января 1922 г. Вернувшись в 1922 г. в Москву, Асеев активно включается в литературную жизнь, становится ближайшим соратником Маяковского по Лефу. Асеев по-прежнему следит за работой Пастернака, отзывается на его новые книги. В мае 1922 г. появляется рецензия Асеева на только что вышедший сборник стихов Пастернака «Сестра моя жизнь», в которой высоко оцениваются поэтические достижения его автора: «после воздушного мальштрема, образовавшегося за походкой Маяковского, воронкой втянувшего в себя все попытки «обособиться», в работе над словом «Сестра моя жизнь» является новым трамплином песен, новым поводом отыскивать, как будто уже найденное, сокровище общения людского через слово...» [13].
В 1927 г. пути Асеева и Пастернака разошлись. Пастернак вышел из Лефа, "порвал" - по его собственному позднейшему признанию, - с Маяковским, что послужило причиной его расхождения с Асеевым: «В последние годы жизни Маяковского ... Асеев, отличный товарищ, умный, талантливый, внутренне свободный и ничем не ослепленный, был ему близким по направлению другом и главною опорою. Я же окончательно отошел от него» [12].
По свидетельству К. Синяковой-Асеевой и М. Синяковой-Уречиной Николай Асеев познакомился с В. Хлебниковым в начале 1910-х годов, в 1914-1920-х годах Хлебников часто бывал в загородном доме Синяковых в Красной Поляне и здесь встречался с Асеевым [48]. Они же вспоминают о возникшем вскоре после знакомства взаимном восхищении, любовном отношении поэтов друг к другу. Их произведения появлялись рядом на страницах сборников «Взял» (1915), «Пета» (1916), «Лирень» (1916), «Руконог» (1917) и др. По возвращении Асеева из Владивостока в Москву его дружеские литературные связи с Хлебниковым еще более укрепляются. По свидетельству Ксении Синяковой-Асеевой Хлебников некоторое время жил в их московской квартире на Мясницкой улице, дом № 21, тогда же была написана поэма «Синие оковы», посвященная Синяковым [5].
Сильное влияние на Асеева оказало знакомство как с В. Хлебниковым, так и с Маяковским. Влияние первого проявилось в повышенном внимании к слову и тяге к смелому экспериментаторству, что было ощутимо в харьковских сборниках Асеева. Человеческое и творческое воздействие Маяковского стало во многом решающим для дальнейшей судьбы поэта. В 1962 г. Асеев вспоминал: «Маяковский стал самым близким мне поэтом того времени - так же близок он мне и по сей день. Его живой язык заслонил от меня все голоса, которые я слышал раньше» [8].
Николай Асеев в 1920-1930-х годах активно участвовал в литературной жизни вместе с Владимиром Маяковским, становится его соратником по Лефу. Интересно мнение Вадима Шершеневича, человека ироничного и скупого на похвалы, который присутствовал в 1925 г. на одном из выступлений Н. Асеева: «... всех заслонила фигура Асеева, читавшего новые, мне неизвестные стихи. Было что-то о боге. Вернее, против бога... И сквозь туман лет я отчетливо помню, как я слушал его вместе со студентами и, пожалуй, аплодировал ему сильнее, чем студенты. Я чувствовал, что у меня горят глаза и во рту вкусное ощущение» [51]. Скорее всего Николай Асеев читал свое скандальное стихотворение «Жалость», которое послужило поводом для временной конфискации цензурой сборника «Леторей» [13]:
|
|
Капкан для ловли блох... Кто его выдумал? Может быть "Бог", Которого я не видывал? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Любовники - стройные - длинные - цапли Главное: - ноги - глаза и талия! Если же слез наливались капли - Их сушила неувиденная Италия Высокая, тоненькая, с усиками, Очень похожая на букву У С пальцами узенькими Лусенька Ау! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Капкан для ловли блох Бог? |
|
Далее В. Шершеневич замечает: «Асеев держится в жизни волчонком. Взгляд, острые движения, даже что-то в его красивом седом лице от волка. Но так сильно не умеют выть волки» [49].
Во время войны 1941-1945 гг. Асеевы жили вначале в Москве, а потом выехали в Чистополь. Асеев в июле 1941 г. еще был в Москве и в письме к Оксане Михайловне пишет: «Милая моя, милая моя, милая моя Кутичка! Каждое утро я просыпаюсь с этими словами. Каждое утро я браню себя, зачем отпустил тебя без себя... Беспокоюсь за Маню и Надю. Почему никто мне не телеграфирует? Наверное, я думаю, так устали в дороге, что рука не двигается... Заведите себе артель: ты, Вера, Ольга Михайловна, еще кто-нибудь, с кем у вас заведутся хорошие отношения. Ах, если бы Маня и Надя были вместе. Я буду здесь стараться вам всем помочь... Ляленька моя, вечная моя дорогая. Я весь в тебе, весь около тебя, всей душой, всеми лапами. Только очень боюсь, не заболела ли ты. Гоню от себя плохие мысли. Только пишу о тебе стихи. Напишу и как будто поговорю с тобой. Вот 6 дней прошло и шесть стихотворений тебе написано. Вот лучшее из них:
|
|
Мне никогда себе не простить, Как я мог тебя отпустить, Как я мог доверить чужим Скрыть тебя в этот жар, в этот дым! Как мне стало смертельно жаль Слать тебя в эту жесткую даль. Думал: ведь стрелочники - то - свои? Почвы - под рельсами - родные слои? Где-то ведь есть впереди водоем, Где мы напьемся с тобою вдвоем! Ведь не душа, а земля суха! О, дотеки до нее река, Слез моих, слов моих, любви моей Жар ее губ прохладить сумей. |
|
Любовь моя, милая, это грустные стихи, и они, наверное, тебя расстроят. Но лучше поплакать сначала, чтобы улыбнуться в конце. Вот я надел твой халат, и ты меня будто обняла. И я хожу по комнате, слушая последние известия. Люблю тебя так, как никогда. Люблю тебя, люблю в тысячу раз больше, чем можно это написать. Целую, твой Колядон» [8].
В письме от 22 августа 1941 г. Асеев пишет: «Что с Маней и Надей? Я телеграфировал Алемасову, чтоб он позаботился о всей семье. Но от него получилась странная телеграмма о номере поезда, в котором вы ехали. Очевидно, он меня не понял. Напиши, довезли ли их до Чистополя и что с ними. Родные мои Синяки, как я мало сделал для вас, но все случилось так быстро, что сообразить нельзя было ничего. Сейчас же телеграфируй, получила ли посылку? Как тебя обнять хочется. Так и замереть, как шмелю на цветке акации. Твой Коляда» [8].
Из этих писем следует, что в июле - августе 1941 г. четыре сестры Синяковых жили в эвакуации в Чистополе. И обо всех их заботился и пекся Н. Асеев. 25 августа 1941 г. Асеев приезжает в Чистополь, а 26 августа к нему из Елабуги приехала Марина Цветаева с просьбой о помощи перебраться ей с сыном в Чистополь. Вопрос при поддержке Н. Асеева был решен положительно. Вернувшись за сыном и вещами в Елабугу, Марина Цветаева 31 августа 1941 г. совершила самоубийство. 4 сентября к Асеевым приехал ее сын Георгий (Мур) Эфрон с письмом от матери: «Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 150 р. и если постараться распродать все мои вещи.
В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы.
Поручаю их Вам, берегите моего дорого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня простите - не вынесла.
М. Ц.
Не оставляйте его никогда. Была бы без ума счастлива, если бы он жил у Вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте» [15].
По словам Мура, записанным в дневнике: «Асеев был совершенно потрясен известием о смерти Марины Цветаевой, сейчас же пошел вместе со мной в райком партии, где получил разрешение прописать меня на его площадь...» [50].
Георгий Эфрон с 4 по 10 сентября жил у Асеевых, 10 сентября переехал в интернат для детей писателей, а 28 сентября уехал в Москву. Таким образом, Асеев и сестры Синяковы не выполнили последнюю волю Марины Цветаевой и это им вслед за ее дочерью Ариадной (Асей) Эфрон ставят в вину многие исследователи. Но на это были объективные причина, о которых как-то забывают. Во-первых, Мур не был тем мальчиком сиротой, которого можно было пригреть, приласкать, взять в сыновья, как того хотела Марина Цветаева. Он был эгоистичен, требователен и дурно воспитан. Своим поведением, манерой держаться, полное неумение держаться и общаться с людьми, он многих отталкивал от себя, и его не любили. Да и Асеевым, всю жизнь проживших бездетными, вряд ли увлекала перспектива обзавестись на старости лет столь трудным великовозрастным и чужеродным пасынком. Ему было уже около 16 лет. Тем более и он сам не хотел жить с Асеевыми. Во-вторых, этой трагедии предшествовали определенные события. Муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон, как сотрудник НКВД, участвовал в Париже в убийстве Яна Порецкого (Рейса) и похищении генерала Миллера. Рейса, бывшего преданного большевика, который был разочарован и напуган действиями Сталина и Ежова и отказался им служить, по приказу из Москвы решено было ликвидировать. А генерала Миллера, президента Ассоциации русских офицеров и известную фигуру в парижском белогвардейском сообществе, похитили и вывезли из Парижа. После этих акций Сергей Эфрон бросил семью, отправился в Советский Союз на советском корабле. До этого в СССР уехала дочь Ариадна. Брошенная своими близкими, Марина Цветаева была потрясена. Она понимала, что Але и Сергею Эфрону она уже больше не нужна. Ей хотелось умереть, но она должна была жить из-за Мура. Единственным выходом было возвращение в Россию, потому, что "в любом случае, мне не возможно оставаться в Париже без денег или где-то публиковаться: эмигранты начнут травить меня: недоверие и враждебность уже повсюду" [51]. Цветаева прибыла в Москву 18 июня 1939 г. и поселилась с семьей в Болшево, пригороде Москвы, где были расквартированы агенты НКВД и их семьи. Семья жила в трудных бытовых условиях, уныние усугублялось известиями об арестах и исчезновениях друзей, о судах и казнях. В августе 1939 г. арестовали Алю, а в октябре того же года - Сергея Эфрона, которого расстреляли в 1941 г.
Друзья Цветаевой, особенно Пастернак и Асеев, винили в ее самоубийстве себя. Пастернак чувствовал, что никогда не простит себя за то, что покинул ее. По прошествии многих лет Ариадна Эфрон и многие другие предпочитали переложить вину на ту враждебность, которой Цветаева подвергалась в эмиграции. А другие, и среди них ее сестра Анастасия, обвиняли Мура в том, что он довел мать до самоубийства. Но, скорее всего, у Цветаевой, которая не могла публиковаться и жить ни на Западе, после акции Сергея Эфрона в Париже, ни в Советском Союзе, не было другого выхода после ареста Сергея Эфрона и Ариандны, особенно после того, как она поняла, что будет лишь обременять Мура.
Поэтесса и переводчица Надежда Павлович в 1979 г. рассказывала писательнице Марии Белкиной: «Это было незадолго до смерти Асеева. Она жила в Дзинтари и зашла ко всенощной в маленькую церквушку. Она купила свечку и вдруг заметила у правого клироса перед иконой коленопреклоненную фигуру мужчины. Он молился, и по лицу у него текли слезы. Она узнала Асеева... Поставив свечку, она поскорей, не глядя в его сторону, заторопилась к выходу, боялась смутить его... Она прошла уже целый квартал, когда он нагнал ее и, молча взяв под руку, пошел рядом. Он сказал, что видел ее в церкви и видел, что она видела его. А знает ли она, о чем он молился?! Он очень виноват перед Мариной (Цветаевой), очень во многом виноват...». Выслушав этот рассказ, Мария Белкина была при этом удивлена и растеряна: "Я могла ожидать чего угодно, но не этого! «Есть у нас Асеев Колька, Этот может. Хватка у него моя! ...» И вдруг - церковь, молится...» [50].
Борис Пастернак как-то сказал Тарасенкову: «Ведь все мы живем преувеличенными восторгами, восклицательными знаками... На восклицательном знаке живет Асеев. Он каждый раз разбегается в объятиями и с криками и тем вызывает на какую-то резкость с моей стороны. Все мы живем на два профиля - общественный, радостный, восторженный - и внутренний, трагический» [50].
Асеев был открытым человеком, глубоко любящим жену, ее сестер и друзей. Но наиболее близкие ему люди по таланту, духу и душе или ушли из жизни, как Божидар, Хлебников и Маяковский, или ему пришлось расстаться с ними по разным причинам как с Пастернаком и Петниковым.
Николай Асеев умер в 1963 г. При этом он прожил с Оксаной Михайловной почти 50 лет. Оксана Синякова хорошо играла на фортепиано, неплохо пела и рисовала, но основным ее талантом была верность и забота, проявленная к Асееву. Она заботилась о нем, больным туберкулезом, поддерживала его во всех начинаниях в то столь трудное время. И они прожили жизнь достойно - не предавали, не интриговали, не доносили. А также поддерживали сестер Синяковых, жизнь которых сложилась тоже не столь блестяще, как они того заслуживали. Николай Асеев в 1956 г. посвятил им стихотворение «Пять сестер»[13]:
|
|
О музах сохраняются предания, но музыка, и живопись, и стих - все это наши радости недавние - происходили явно не от них. Мне пять сестер знакомы были издавна: ни с чьим ни взгляд, ни вкус не схожи в них; их жизнь передо мною перелистана, как гордости и верности дневник. Они прошли, безвкусью не покорствуя, босыми меж провалов и меж ям, не упрекая жизнь за корку черствую, верны своим погибнувшим друзьям. Я знал их с детства сильными и свежими: глаза сияли, губы звали смех; года прошли, - они остались прежними, прекрасно непохожими на всех. Я каждый день, проснувшись, долго думаю при утреннем рассыпчатом огне, как должен я любить тебя, звезду мою, упавшую в объятия ко мне! |
|
Ксения Михайловна пережила всех своих сестер. Она умерла в 1985 г.
Синтаксис ссылки:
Титарь В. П. Знаменитые змиевчане. Сёстры Синяковы – харьковские музы футуризма / В. П. Титарь, А. Ф. Парамонов, Л. И. Фефёлова // История Змиевского края. – Змиев. – 2012. – URL:
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-234 (часть первая);
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-235 (часть вторая);
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-236 (часть третья);
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-239 (часть четвёртая);
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-240 (пятая часть);
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-245 (шестая часть);
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-246 (седьмая часть, примечания и ссылки);
https://colovrat.at.ua/publ/8-1-0-252 (приложение).
Библиовебографическое описание (ДСТУ 8302:2015):
Сёстры Синяковы – харьковские музы футуризма. Часть 5 // История Змиевского края. 2012-03-04. URL: https://colovrat.org/publ/8-1-0-240 (дата обращения: 2024-04-20).
Похожие статьи: